Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь (с)
Мне уже кажется, что я этот роман никогда не закончу. Бросить его, что ли...
Глава 6
читать дальшеЛюдоеды в последнее время притихли: полиция устраивала на них облавы, и уже несколько групп удалось обезвредить. Вместо них появилась новая проблема. Может, и не настолько жуткая, но достаточно серьезная.
Вначале, когда Евдокия Филипповна пожаловалась на сильную слабость, Вениамин не обратил на это особого внимания. Они все были ослаблены из-за жизни впроголодь и продолжали двигаться на чистом упрямстве. Ну, и с помощью Божией, конечно.
Но пару дней спустя она потеряла сознание. В одну секунду хлопотала в квартире Екатерины Ивановны, помогая ее сестре с простейшими делами по хозяйству, а в следующую с тихим вздохом осела на пол. Впрочем, и такое случалось не так уж редко — опять-таки голода, — но было тревожным признаком: чаще всего обмороки становились предвестником смерти от истощения.
Одновременно с Максимом Вениамин бросился приводить ее в чувство, и тогда-то и заметил на руках и шее кровоточащие темные пятна, отчасти похожие на родинки.
— Что это? — с беспокойством спросил Вениамин, когда они уложили Евдокию Филипповну на спину.
Он расстегнул слишком тугой ворот, а Екатерина Ивановна поспешила открыть ближайшее окно и принялась обмахивать ее попавшимся под руку старым журналом.
Максим пожал плечами, растирая ей ушные раковины:
— Какое-то кожное заболевание? С нынешним агрессивным солнцем неудивительно. А Евдокия Филипповна вечно еще выскакивает на улицу, не одевшись как следует. Сколько раз уже ругались…
— Рак кожи, — тихо произнесла Екатерина Ивановна как раз в тот момент, когда Евдокия Филипповна глубоко вдохнула и открыла глаза. — Я уже видела у нескольких человек. Максим прав: это из-за солнца.
Вениамин обреченно вздохнул. Рак. Его не так сложно было бы вылечить, если бы они жили в довоенных условиях. Но сейчас… Безнадежно.
Евдокия Филипповна моргнула, пытаясь понять, что произошло, а потом начала садиться. Но Максим нажал ей на плечи, уложив обратно.
— Лежите. Вам нельзя сразу вставать.
— Да глупости, Максимушка, — слабо возразила она. — Первый раз, что ли, в обморок упала? Сейчас пройдет всё.
Это прозвучало так, словно она прекрасно всё понимала и уже приняла свою участь.
— Вы знали, что серьезно больны? — вопроса в голосе Вениамина почти не было. — Почему не сказали?
— А зачем, владыка? Вылечить меня сейчас всё равно не смогут — так чего людей зря беспокоить.
Вениамин хотел возразить, что они могли бы не загружать ее тяжелой работой, но передумал. Скорее всего, молчала она именно поэтому: чтобы с ней не начали нянчиться как с инвалидом. И он прекрасно ее понимал.
Евдокия Филипповна оказалась далеко не единственной. Столь долгожданное солнце вместо того, чтобы давать жизнь, убивало тех, кто еще не умер от голода.
Спустя пару недель Евдокия Филипповна окончательно слегла. А вслед за ней заболели Андрей и отец Георгий. Самого Вениамина напасть пока обходила, хотя он немало времени проводил на улице.
Евдокия Филипповна умерла в начале августа. В тот день дикие боли на удивление утихли, и она впервые за долгое время спокойно заснула. И не проснулась. Печали почти не было. Хотя Вениамин знал, что ему будет не хватать верной помощницы, за последний год он видел столько смертей, что слез уже не осталось. К тому же времена сейчас были такие, что живые действительно частенько завидовали мертвым.
Отпевали Евдокию Филипповну вместе с Екатериной Ивановной — она умерла от истощения, с которым старый организм просто не справился. Собралось всего человек десять, которые терялись в огромном пространстве храма.
— Редеют наши ряды, — тихонько пробормотал Виталий Максимович.
Но слова его не прозвучали унынием, или отчаянием, а лишь вздохом сожаления, слегка окрашенным усталостью. Той бесконечной усталостью, с которой жили все. Вениамин только кивнул, соглашаясь, и начал отпевание.
Пели все собравшиеся — профессионального хора давно не осталось, — и слова молитв уносились ввысь, оставляя ощущение светлой печали и какой-то легкости. Хорошо. Потому что бывало на отпевании и другое чувство: невыносимой тяжести, пригибающей к земле, грозящей раздавить. Вениамин считал это плохим знаком. Но сейчас он молился о ушедших легко и спокойно. С тихой радостью о них, обретших Царствие Небесное.
Судя по лицам, остальные чувствовали примерно то же самое. Даже еще не встававшая Настя, которая тихо плакала на своей лежанке. Но несмотря на слезы, выражение лица у нее было светлое.
После короткого прощания у могил (никаких прощальных речей давно уже не говорили, да и на открытом воздухе не следовало долго находиться) они пошли обратно в храм. Вениамин успел пройти всего несколько шагов. Давно уже нараставшая слабость, на которую он старательно не обращал внимания, вылилась в головокружение, от которого всё заплясало перед глазами. И в следующее мгновение внешний мир исчез.
Очнувшись, Вениамин обнаружил склонившуюся над ним Ольгу, а чуть позади — встревоженные лица остальных.
— Как вы себя чувствуете, владыка? — спросила Ольга, нервно сцепив перед собой руки.
— Нормально, — ответил он, садясь, как теперь понял, на полу храма. — Не хуже, чем обычно.
Она сосредоточенно кивнула:
— У вас сильное истощение, из-за которого вы и упали в обморок. Но больше ничего не вижу.
Собравшиеся за ее спиной и нетерпеливо ожидавшие вердикта врача облегченно выдохнули.
— У нас у всех сейчас истощение, — пожал плечами Вениамин, невольно улыбнувшись — он был искренне тронут их беспокойством за него.
И не в первый раз подумал, как же ему повезло оказаться рядом с такими добрыми, самоотверженными, мужественными людьми. Не будь их поддержки, он был уверен, что никогда не справился бы с возложенной на него миссией.
***
Лето больше походило на осень или весну — температура не поднималась выше пяти градусов тепла, да и то если сильно повезет.
— Надо попытаться что-нибудь вырастить, — предложил однажды отец Димитрий, когда они собрались вечером в епископской резиденции на скудную трапезу.
— Думаете получится? — усомнился Валерий Сергеевич, прищурившись и потерев подбородок. — В таких погодных условиях?
— Соорудим что-то вроде теплицы. Солнце сейчас появляется — может, и удастся.
— Дельная мысль, — согласился Вениамин.
Он, правда, сильно сомневался, что из этой затеи выйдет что-то дельное. Но вдруг получится? Даже если они вырастят пару картофелин. Такой урожай, конечно, не слишком поможет в плане спасения от голода, зато даст людям надежду. А надежда — главное, в чем они сейчас нуждались.
Теплицу решили устроить в парке — неподалеку от их артезианской скважины, чтобы вода для поливки была под рукой. За работу принялись с энтузиазмом, каждый помогал, чем мог. Вдохновленные новой мечтой, люди будто забыли про гложущий голод, слабость и непреходящую усталость. Сложнее всего было раздобыть семена, не тронутые радиацией. В итоге их принес Николай.
Он появился, когда они вскапывали землю внутри немного кривой, но вполне функциональной теплицы. И вскапывание, пожалуй, было самой тяжелой работой: следовало не просто разрыхлить, а полностью перевернуть пласт земли глубиной в семьдесят сантиметров, чтобы корни растений не достали до загрязненного слоя. Тем более копать приходилось вручную. Тем более они сильно ослабели от хронического недоедания.
Поскольку вручную сразу выкопать семьдесят сантиметров не представлялось возможным, работали в несколько заходов — срезали первый слой и складывали землю в стороне, потом еще один, и еще. Копали попеременно, сменяя друг друга.
Вениамин копал, преодолевая слабость и безумное желание упасть прямо здесь и отключиться. Приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы заставлять себя продолжать работать. Руки болели и дрожали, ноги подкашивались, голова кружилась, и он держался только на упрямстве и молитве.
И тут влетел Николай, потрясая каким-то пакетом. Вениамин с облегчением ухватился за предлог сделать перерыв. Воткнув лопату в землю и тяжело опершись о нее, он поднял голову:
— Что случилось?
— У нас есть хорошие семена, владыка! — торжествующе объявил Николай, широко улыбаясь. — Хранились в плотных пакетах — должны быть чистыми.
Вокруг раздались радостные восклицания, кто-то даже подкинул в воздух шляпу. Вениамин улыбнулся в ответ:
— Отличная новость!
От новой надежды у людей открылось второе дыхание, и работа пошла веселее.
Среди принесенных Николаем семян были разные овощи, в том числе и картошка. Насчет нее Вениамин сомневался больше всего: картошку лучше растить из клубней, из семян она будет созревать невероятно долго, а нынешние погодные условия значительно сократили период, в который что-то могло вырасти и принести плоды. Но всё равно ее посадили — на всякий случай.
А потом каждый день ходили смотреть, не взошло ли уже что-нибудь. Даже когда для всходов было слишком рано. Вениамин и сам не мог удержаться, чтобы не приходить проверять, как поживают их овощи.
Тот день, когда действительно что-то взошло, стал настоящим праздником. Вениамин не был в теплице уже пару недель — не оставалось ни времени, ни сил, — а тут решил заглянуть с утра. При виде крошечных тоненьких ростков Вениамин замер, почти не веря глазам. Волна ликования даже заставила забыть о бесконечной усталости. Несколько минут он просто стоял и смотрел на эти ростки надежды, не в силах перестать улыбаться.
Так его и обнаружил Роман, который тоже пришел проведать посадки. Услышав шаги, Вениамин повернулся к нему всё с той же радостной улыбкой. Роман явно собирался спросить, что случилось, но тут сам заметил ростки.
— Они взошли… — благоговейно произнес он чуть ли не шепотом.
Вениамин кивнул:
— Главное теперь, чтоб смогли вырасти и принести плоды, — подумав, он добавил: — Предлагаю отслужить по этому поводу молебен.
— Точно, — согласился Роман, прищелкнув пальцами. — Я оповещу всех наших.
Новость вызвала всеобщее воодушевление, и на молебне его прихожане стояли с сияющими благодарностью и надеждой глазами.
— Знаете, отец Вениамин, — задумчиво заметил после молебна Николай, склонив голову на бок, — кажется, я впервые в жизни по-настоящему почувствовал силу молитвы. Почувствовал, что Господь меня слышит, даже если не всегда отвечает.
— Я рад за вас, — искренне ответил Вениамин.
Николай, как большинство мужчин, пытался дойти до сути умом (в отличие от женщин, которые полагались на сердце). Но никакие самые умные и глубокие рассуждения не заменят личный опыт Богообщения.
***
Целыми днями сидеть на одном месте было скучно, но Настя была всё еще слишком слаба, чтобы куда-то ходить и чем-то заниматься. Правда, она редко оставалась совсем одна — в храме постоянно кто-то бывал. Да и в одиночестве она могла занять себя чтением: Роман любезно принес ей кучу книг. Настя окрепла достаточно, чтобы не лежать, а сидеть — ее матрас подвинули к стене, чтобы она могла опираться о нее спиной. Но небольшая перемена позы особого разнообразия не приносила, и неподвижность ужасно выматывала. Хотелось уже встать и заняться хоть чем-нибудь.
Настолько, что однажды Настя попыталась. Рядом в тот момент никого не было (иначе ее наверняка остановили бы), читать не хотелось, и она решила прогуляться. Ей удалось добраться до двери и даже открыть ее и выйти на улицу, хотя это было и не легко — обитая железом дверь была очень тяжелой. Но на этом силы закончились.
В глазах помутилось, всё вокруг завертелось бешеной каруселью. Словно сквозь толщу воды Настя услышала, как кто-то испуганно зовет ее по имени. А в следующее мгновение всё исчезло.
Очнулась она на уже привычном лежаке возле печки. Первым, что она увидела, было лицо склонившегося над ней Романа. Он выглядел одновременно встревоженным и сердитым.
— Что ты творишь, идиотка! — рявкнул он, заметив, что она пришла в себя.
Настя виновато вздохнула и отвела взгляд. В глубине души она понимала, насколько глупым был ее поступок. А в качестве дополнительного напоминания в раненом плече пульсировала боль.
— Прости, — прошептала она, невольно потянувшись, чтобы потереть плечо; кажется, крови не было, и это утешало.
— А если бы рана открылась? — продолжил выговаривать Роман, словно не услышав. — Опять бы инфекция занеслась? Ты и так чудом выжила, и вместо того, чтобы беречь себя и набираться сил…
Настя положила ладонь ему на щеку, и он сразу замолчал, удивленно моргнув.
— Извини, — повторила она. — Я знаю, что дура, просто… Я так устала сидеть на одном месте…
Роман помолчал, закрыл глаза и глубоко вздохнул, после чего снова посмотрел на нее.
— Прости, что накричал. Я просто очень испугался.
Настя почувствовала, что краснеет, и опустила руку, сжав накрывавшее ее одеяло. Если раньше она думала, что без памяти влюблена в отца Вениамина (хотя и понимала, что это неправильно, но ничего не могла с собой поделать), то за время болезни осознала, что с каждым днем всё больше влюбляется в Романа. Новое чувство было другим: без восторженности и ослепляющего восхищения, гораздо спокойнее.
Он чаще других был ее сиделкой, всегда старался развлечь и подбодрить. И его забота незаметно проникала в сердце, заставляя всё с большим нетерпением ждать его прихода и вызывая всё большую печаль при расставании.
— Я тебе поесть принес, — прерывая неловкое молчание, заметил Роман тщательно нейтральным тоном.
— Спасибо, — прошептала Настя, взяв из его рук металлический контейнер. — А ты сам-то ел?
Роман отмахнулся от вопроса, не подтверждая и не отрицая. Из чего Настя заключила, что он притащил ей свою долю. Она нахмурилась, собираясь отчитать его. Пусть она восстанавливается и ей надо набираться сил, но он тоже должен есть. Однако Роман посмотрел на нее таким жалобно-умоляющим взглядом, что все возражения застряли в горле. Настя вздохнула и открыла контейнер. И изумленно задохнулась.
Помимо привычного пайка из консервов, там лежали овощи. Настоящие овощи. Морковка и картошка. Всего по одной, очень маленькие, но… но… но…
— Откуда такая роскошь? — благоговейно спросила Настя.
Живых продуктов они не видели давным-давно. Роман явно был доволен ее реакцией.
— Помнишь, в начале лета мы решили попробовать что-нибудь вырастить? Ну и вот — вырастили, — он взъерошил волосы на затылке, а потом пожал плечами. — Это, конечно, ничтожно мало — с нынешней погодой почти все посадки погибли, кроме нескольких самых устойчивых. Но это начало, правда?
Он лучезарно улыбнулся, и Настя улыбнулась в ответ.
— Ешь, — сказал Роман. — Мы все попробовали по чуть-чуть. Вкус вполне приличный.
— Даже не сомневаюсь.
Настя откусила от морковки и, несмотря на голод, старалась жевать как можно медленнее, чтобы продлить невероятный, почти позабытый вкус. Она так наслаждалась неожиданным лакомством, что не сразу осознала, что Роман наверняка куда голоднее нее и ему не очень-то приятно наблюдать за ее пиршеством. Ей стоило громадных усилий воли отломить от картофелины кусочек и протянуть ему.
— Хочешь?
Роман помотал головой, но Настя прекрасно видела голодный блеск в его глазах.
— Хочешь, — уже без вопроса повторила она и сунула кусочек ему в ладонь, а потом буркнула: — Бери, пока я не передумала.
Роман фыркнул, но сопротивляться перестал и с жадностью проглотил подношение. Конечно, этого были лишь крохи, которые нисколько не утоляли голода, но Настя видела, что сам по себе ее жест тронул Романа. Покончив со скудным обедом (ужином?), они некоторое время просто смотрели друг на друга, улыбаясь.
Потом Роман, как всегда, принялся рассказывать ей новости, явно нарочно выбирая только самые хорошие.
— Рома? — позвала Настя, прервав подробное описание импровизированного парника с посадками.
Он замолчал, вопросительно посмотрев на нее, и она смешалась. Опустила взгляд на сложенные на коленях руки, чувствуя, что начинает неудержимо краснеть. Потом схватила свою косу и, подергав ее, принялась наматывать кончик на палец.
— Что? — спросил он, когда молчание затянулось.
Настя глубоко вдохнула, открыла рот, но снова закрыла его, так ничего и не сказав. Почему это так сложно произнести? Хотя она была почти уверена в его ответе. Покачав головой, она отбросила косу назад и тихо сказала:
— Ничего. Извини. Что ты там рассказывал?
Роман немного помолчал, а потом пожал плечами и продолжил. Настя мысленно дала себе подзатыльник. Идиотка. Когда она уже наберется храбрости признаться?
Глава 6
читать дальшеЛюдоеды в последнее время притихли: полиция устраивала на них облавы, и уже несколько групп удалось обезвредить. Вместо них появилась новая проблема. Может, и не настолько жуткая, но достаточно серьезная.
Вначале, когда Евдокия Филипповна пожаловалась на сильную слабость, Вениамин не обратил на это особого внимания. Они все были ослаблены из-за жизни впроголодь и продолжали двигаться на чистом упрямстве. Ну, и с помощью Божией, конечно.
Но пару дней спустя она потеряла сознание. В одну секунду хлопотала в квартире Екатерины Ивановны, помогая ее сестре с простейшими делами по хозяйству, а в следующую с тихим вздохом осела на пол. Впрочем, и такое случалось не так уж редко — опять-таки голода, — но было тревожным признаком: чаще всего обмороки становились предвестником смерти от истощения.
Одновременно с Максимом Вениамин бросился приводить ее в чувство, и тогда-то и заметил на руках и шее кровоточащие темные пятна, отчасти похожие на родинки.
— Что это? — с беспокойством спросил Вениамин, когда они уложили Евдокию Филипповну на спину.
Он расстегнул слишком тугой ворот, а Екатерина Ивановна поспешила открыть ближайшее окно и принялась обмахивать ее попавшимся под руку старым журналом.
Максим пожал плечами, растирая ей ушные раковины:
— Какое-то кожное заболевание? С нынешним агрессивным солнцем неудивительно. А Евдокия Филипповна вечно еще выскакивает на улицу, не одевшись как следует. Сколько раз уже ругались…
— Рак кожи, — тихо произнесла Екатерина Ивановна как раз в тот момент, когда Евдокия Филипповна глубоко вдохнула и открыла глаза. — Я уже видела у нескольких человек. Максим прав: это из-за солнца.
Вениамин обреченно вздохнул. Рак. Его не так сложно было бы вылечить, если бы они жили в довоенных условиях. Но сейчас… Безнадежно.
Евдокия Филипповна моргнула, пытаясь понять, что произошло, а потом начала садиться. Но Максим нажал ей на плечи, уложив обратно.
— Лежите. Вам нельзя сразу вставать.
— Да глупости, Максимушка, — слабо возразила она. — Первый раз, что ли, в обморок упала? Сейчас пройдет всё.
Это прозвучало так, словно она прекрасно всё понимала и уже приняла свою участь.
— Вы знали, что серьезно больны? — вопроса в голосе Вениамина почти не было. — Почему не сказали?
— А зачем, владыка? Вылечить меня сейчас всё равно не смогут — так чего людей зря беспокоить.
Вениамин хотел возразить, что они могли бы не загружать ее тяжелой работой, но передумал. Скорее всего, молчала она именно поэтому: чтобы с ней не начали нянчиться как с инвалидом. И он прекрасно ее понимал.
Евдокия Филипповна оказалась далеко не единственной. Столь долгожданное солнце вместо того, чтобы давать жизнь, убивало тех, кто еще не умер от голода.
Спустя пару недель Евдокия Филипповна окончательно слегла. А вслед за ней заболели Андрей и отец Георгий. Самого Вениамина напасть пока обходила, хотя он немало времени проводил на улице.
Евдокия Филипповна умерла в начале августа. В тот день дикие боли на удивление утихли, и она впервые за долгое время спокойно заснула. И не проснулась. Печали почти не было. Хотя Вениамин знал, что ему будет не хватать верной помощницы, за последний год он видел столько смертей, что слез уже не осталось. К тому же времена сейчас были такие, что живые действительно частенько завидовали мертвым.
Отпевали Евдокию Филипповну вместе с Екатериной Ивановной — она умерла от истощения, с которым старый организм просто не справился. Собралось всего человек десять, которые терялись в огромном пространстве храма.
— Редеют наши ряды, — тихонько пробормотал Виталий Максимович.
Но слова его не прозвучали унынием, или отчаянием, а лишь вздохом сожаления, слегка окрашенным усталостью. Той бесконечной усталостью, с которой жили все. Вениамин только кивнул, соглашаясь, и начал отпевание.
Пели все собравшиеся — профессионального хора давно не осталось, — и слова молитв уносились ввысь, оставляя ощущение светлой печали и какой-то легкости. Хорошо. Потому что бывало на отпевании и другое чувство: невыносимой тяжести, пригибающей к земле, грозящей раздавить. Вениамин считал это плохим знаком. Но сейчас он молился о ушедших легко и спокойно. С тихой радостью о них, обретших Царствие Небесное.
Судя по лицам, остальные чувствовали примерно то же самое. Даже еще не встававшая Настя, которая тихо плакала на своей лежанке. Но несмотря на слезы, выражение лица у нее было светлое.
После короткого прощания у могил (никаких прощальных речей давно уже не говорили, да и на открытом воздухе не следовало долго находиться) они пошли обратно в храм. Вениамин успел пройти всего несколько шагов. Давно уже нараставшая слабость, на которую он старательно не обращал внимания, вылилась в головокружение, от которого всё заплясало перед глазами. И в следующее мгновение внешний мир исчез.
Очнувшись, Вениамин обнаружил склонившуюся над ним Ольгу, а чуть позади — встревоженные лица остальных.
— Как вы себя чувствуете, владыка? — спросила Ольга, нервно сцепив перед собой руки.
— Нормально, — ответил он, садясь, как теперь понял, на полу храма. — Не хуже, чем обычно.
Она сосредоточенно кивнула:
— У вас сильное истощение, из-за которого вы и упали в обморок. Но больше ничего не вижу.
Собравшиеся за ее спиной и нетерпеливо ожидавшие вердикта врача облегченно выдохнули.
— У нас у всех сейчас истощение, — пожал плечами Вениамин, невольно улыбнувшись — он был искренне тронут их беспокойством за него.
И не в первый раз подумал, как же ему повезло оказаться рядом с такими добрыми, самоотверженными, мужественными людьми. Не будь их поддержки, он был уверен, что никогда не справился бы с возложенной на него миссией.
***
Лето больше походило на осень или весну — температура не поднималась выше пяти градусов тепла, да и то если сильно повезет.
— Надо попытаться что-нибудь вырастить, — предложил однажды отец Димитрий, когда они собрались вечером в епископской резиденции на скудную трапезу.
— Думаете получится? — усомнился Валерий Сергеевич, прищурившись и потерев подбородок. — В таких погодных условиях?
— Соорудим что-то вроде теплицы. Солнце сейчас появляется — может, и удастся.
— Дельная мысль, — согласился Вениамин.
Он, правда, сильно сомневался, что из этой затеи выйдет что-то дельное. Но вдруг получится? Даже если они вырастят пару картофелин. Такой урожай, конечно, не слишком поможет в плане спасения от голода, зато даст людям надежду. А надежда — главное, в чем они сейчас нуждались.
Теплицу решили устроить в парке — неподалеку от их артезианской скважины, чтобы вода для поливки была под рукой. За работу принялись с энтузиазмом, каждый помогал, чем мог. Вдохновленные новой мечтой, люди будто забыли про гложущий голод, слабость и непреходящую усталость. Сложнее всего было раздобыть семена, не тронутые радиацией. В итоге их принес Николай.
Он появился, когда они вскапывали землю внутри немного кривой, но вполне функциональной теплицы. И вскапывание, пожалуй, было самой тяжелой работой: следовало не просто разрыхлить, а полностью перевернуть пласт земли глубиной в семьдесят сантиметров, чтобы корни растений не достали до загрязненного слоя. Тем более копать приходилось вручную. Тем более они сильно ослабели от хронического недоедания.
Поскольку вручную сразу выкопать семьдесят сантиметров не представлялось возможным, работали в несколько заходов — срезали первый слой и складывали землю в стороне, потом еще один, и еще. Копали попеременно, сменяя друг друга.
Вениамин копал, преодолевая слабость и безумное желание упасть прямо здесь и отключиться. Приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы заставлять себя продолжать работать. Руки болели и дрожали, ноги подкашивались, голова кружилась, и он держался только на упрямстве и молитве.
И тут влетел Николай, потрясая каким-то пакетом. Вениамин с облегчением ухватился за предлог сделать перерыв. Воткнув лопату в землю и тяжело опершись о нее, он поднял голову:
— Что случилось?
— У нас есть хорошие семена, владыка! — торжествующе объявил Николай, широко улыбаясь. — Хранились в плотных пакетах — должны быть чистыми.
Вокруг раздались радостные восклицания, кто-то даже подкинул в воздух шляпу. Вениамин улыбнулся в ответ:
— Отличная новость!
От новой надежды у людей открылось второе дыхание, и работа пошла веселее.
Среди принесенных Николаем семян были разные овощи, в том числе и картошка. Насчет нее Вениамин сомневался больше всего: картошку лучше растить из клубней, из семян она будет созревать невероятно долго, а нынешние погодные условия значительно сократили период, в который что-то могло вырасти и принести плоды. Но всё равно ее посадили — на всякий случай.
А потом каждый день ходили смотреть, не взошло ли уже что-нибудь. Даже когда для всходов было слишком рано. Вениамин и сам не мог удержаться, чтобы не приходить проверять, как поживают их овощи.
Тот день, когда действительно что-то взошло, стал настоящим праздником. Вениамин не был в теплице уже пару недель — не оставалось ни времени, ни сил, — а тут решил заглянуть с утра. При виде крошечных тоненьких ростков Вениамин замер, почти не веря глазам. Волна ликования даже заставила забыть о бесконечной усталости. Несколько минут он просто стоял и смотрел на эти ростки надежды, не в силах перестать улыбаться.
Так его и обнаружил Роман, который тоже пришел проведать посадки. Услышав шаги, Вениамин повернулся к нему всё с той же радостной улыбкой. Роман явно собирался спросить, что случилось, но тут сам заметил ростки.
— Они взошли… — благоговейно произнес он чуть ли не шепотом.
Вениамин кивнул:
— Главное теперь, чтоб смогли вырасти и принести плоды, — подумав, он добавил: — Предлагаю отслужить по этому поводу молебен.
— Точно, — согласился Роман, прищелкнув пальцами. — Я оповещу всех наших.
Новость вызвала всеобщее воодушевление, и на молебне его прихожане стояли с сияющими благодарностью и надеждой глазами.
— Знаете, отец Вениамин, — задумчиво заметил после молебна Николай, склонив голову на бок, — кажется, я впервые в жизни по-настоящему почувствовал силу молитвы. Почувствовал, что Господь меня слышит, даже если не всегда отвечает.
— Я рад за вас, — искренне ответил Вениамин.
Николай, как большинство мужчин, пытался дойти до сути умом (в отличие от женщин, которые полагались на сердце). Но никакие самые умные и глубокие рассуждения не заменят личный опыт Богообщения.
***
Целыми днями сидеть на одном месте было скучно, но Настя была всё еще слишком слаба, чтобы куда-то ходить и чем-то заниматься. Правда, она редко оставалась совсем одна — в храме постоянно кто-то бывал. Да и в одиночестве она могла занять себя чтением: Роман любезно принес ей кучу книг. Настя окрепла достаточно, чтобы не лежать, а сидеть — ее матрас подвинули к стене, чтобы она могла опираться о нее спиной. Но небольшая перемена позы особого разнообразия не приносила, и неподвижность ужасно выматывала. Хотелось уже встать и заняться хоть чем-нибудь.
Настолько, что однажды Настя попыталась. Рядом в тот момент никого не было (иначе ее наверняка остановили бы), читать не хотелось, и она решила прогуляться. Ей удалось добраться до двери и даже открыть ее и выйти на улицу, хотя это было и не легко — обитая железом дверь была очень тяжелой. Но на этом силы закончились.
В глазах помутилось, всё вокруг завертелось бешеной каруселью. Словно сквозь толщу воды Настя услышала, как кто-то испуганно зовет ее по имени. А в следующее мгновение всё исчезло.
Очнулась она на уже привычном лежаке возле печки. Первым, что она увидела, было лицо склонившегося над ней Романа. Он выглядел одновременно встревоженным и сердитым.
— Что ты творишь, идиотка! — рявкнул он, заметив, что она пришла в себя.
Настя виновато вздохнула и отвела взгляд. В глубине души она понимала, насколько глупым был ее поступок. А в качестве дополнительного напоминания в раненом плече пульсировала боль.
— Прости, — прошептала она, невольно потянувшись, чтобы потереть плечо; кажется, крови не было, и это утешало.
— А если бы рана открылась? — продолжил выговаривать Роман, словно не услышав. — Опять бы инфекция занеслась? Ты и так чудом выжила, и вместо того, чтобы беречь себя и набираться сил…
Настя положила ладонь ему на щеку, и он сразу замолчал, удивленно моргнув.
— Извини, — повторила она. — Я знаю, что дура, просто… Я так устала сидеть на одном месте…
Роман помолчал, закрыл глаза и глубоко вздохнул, после чего снова посмотрел на нее.
— Прости, что накричал. Я просто очень испугался.
Настя почувствовала, что краснеет, и опустила руку, сжав накрывавшее ее одеяло. Если раньше она думала, что без памяти влюблена в отца Вениамина (хотя и понимала, что это неправильно, но ничего не могла с собой поделать), то за время болезни осознала, что с каждым днем всё больше влюбляется в Романа. Новое чувство было другим: без восторженности и ослепляющего восхищения, гораздо спокойнее.
Он чаще других был ее сиделкой, всегда старался развлечь и подбодрить. И его забота незаметно проникала в сердце, заставляя всё с большим нетерпением ждать его прихода и вызывая всё большую печаль при расставании.
— Я тебе поесть принес, — прерывая неловкое молчание, заметил Роман тщательно нейтральным тоном.
— Спасибо, — прошептала Настя, взяв из его рук металлический контейнер. — А ты сам-то ел?
Роман отмахнулся от вопроса, не подтверждая и не отрицая. Из чего Настя заключила, что он притащил ей свою долю. Она нахмурилась, собираясь отчитать его. Пусть она восстанавливается и ей надо набираться сил, но он тоже должен есть. Однако Роман посмотрел на нее таким жалобно-умоляющим взглядом, что все возражения застряли в горле. Настя вздохнула и открыла контейнер. И изумленно задохнулась.
Помимо привычного пайка из консервов, там лежали овощи. Настоящие овощи. Морковка и картошка. Всего по одной, очень маленькие, но… но… но…
— Откуда такая роскошь? — благоговейно спросила Настя.
Живых продуктов они не видели давным-давно. Роман явно был доволен ее реакцией.
— Помнишь, в начале лета мы решили попробовать что-нибудь вырастить? Ну и вот — вырастили, — он взъерошил волосы на затылке, а потом пожал плечами. — Это, конечно, ничтожно мало — с нынешней погодой почти все посадки погибли, кроме нескольких самых устойчивых. Но это начало, правда?
Он лучезарно улыбнулся, и Настя улыбнулась в ответ.
— Ешь, — сказал Роман. — Мы все попробовали по чуть-чуть. Вкус вполне приличный.
— Даже не сомневаюсь.
Настя откусила от морковки и, несмотря на голод, старалась жевать как можно медленнее, чтобы продлить невероятный, почти позабытый вкус. Она так наслаждалась неожиданным лакомством, что не сразу осознала, что Роман наверняка куда голоднее нее и ему не очень-то приятно наблюдать за ее пиршеством. Ей стоило громадных усилий воли отломить от картофелины кусочек и протянуть ему.
— Хочешь?
Роман помотал головой, но Настя прекрасно видела голодный блеск в его глазах.
— Хочешь, — уже без вопроса повторила она и сунула кусочек ему в ладонь, а потом буркнула: — Бери, пока я не передумала.
Роман фыркнул, но сопротивляться перестал и с жадностью проглотил подношение. Конечно, этого были лишь крохи, которые нисколько не утоляли голода, но Настя видела, что сам по себе ее жест тронул Романа. Покончив со скудным обедом (ужином?), они некоторое время просто смотрели друг на друга, улыбаясь.
Потом Роман, как всегда, принялся рассказывать ей новости, явно нарочно выбирая только самые хорошие.
— Рома? — позвала Настя, прервав подробное описание импровизированного парника с посадками.
Он замолчал, вопросительно посмотрев на нее, и она смешалась. Опустила взгляд на сложенные на коленях руки, чувствуя, что начинает неудержимо краснеть. Потом схватила свою косу и, подергав ее, принялась наматывать кончик на палец.
— Что? — спросил он, когда молчание затянулось.
Настя глубоко вдохнула, открыла рот, но снова закрыла его, так ничего и не сказав. Почему это так сложно произнести? Хотя она была почти уверена в его ответе. Покачав головой, она отбросила косу назад и тихо сказала:
— Ничего. Извини. Что ты там рассказывал?
Роман немного помолчал, а потом пожал плечами и продолжил. Настя мысленно дала себе подзатыльник. Идиотка. Когда она уже наберется храбрости признаться?
@темы: творчество, роман без названия
