Пять раз, когда Кристофер чувствовал себя беспомощным***
читать дальшеПосле возвращения из Седьмых миров Милли слегла с высокой температурой. Кристофер думал, это обычная простуда – в Седьмых мирах было холоднее, чем в Двенадцатых (уж не говоря о Десятых), а Милли так до сих пор и не привыкла по-настоящему к новому климату. И он не беспокоился – простуда легко лечилась магией.
Однако зайдя проведать ее, он обнаружил, что Милли стало гораздо хуже – она впала в бессознательное состояние и выглядела ужасно: бледная, с пересохшими губами, она тяжело дышала и ее бил озноб. Рядом сидел доктор Симонсон.
- Что с ней? – встревоженно спросил Кристофер.
- Грипп, - вздохнув, ответил доктор Симонсон, оторвавшись от книги. – А он, к сожалению, магии не поддается. Кстати, тебе не следует здесь находиться – можешь заразиться.
Кристофер хмыкнул. Еще чего – он не собирается уходить до тех пор, пока Милли не придет в себя.
- Вы же находитесь, - заметил он.
- Я врач.
- Но это не ограждает вас от возможности заразиться.
Доктор Симонсон слегка раздраженно вздохнул:
- Хорошо. На мне защитные чары. Грипп нельзя вылечить магией, но можно от него защититься.
Кристофер торжествующе ухмыльнулся и, прищурившись, внимательно изучил чары на докторе Симонсоне, после чего наложил на себя такие же. И деловито спросил:
- Чем я могу помочь?
Доктор Симонсон покачал головой, но Кристофер видел, что он прячет улыбку.
Следующие несколько часов были заняты попытками сбить жар, который никак не хотел отступать. Милли бормотала в забытьи что-то неразборчивое, и, казалось, будто тает с каждой минутой. Никогда еще Кристофер не чувствовал себя настолько беспомощным. И это чувство ему ужасно не нравилось. Несколько раз он хотел спросить доктора Симонсона, можно ли от гриппа умереть, но так и не решился.
Милли очнулась только к вечеру. Медленно открыв глаза и увидев рядом Кристофера, она улыбнулась. Эта улыбка вышла слабой тенью ее обычной, однако показалось ему самой прекрасной на свете. И он лучезарно улыбнулся в ответ, легонько сжав ладонь Милли.
***
Кристофер ненавидел ситуации, которые не мог контролировать. Когда всё, что ему оставалось – просто ждать. Особенно, когда это касалось Милли. Он старался сохранять обычный невозмутимо-отстраненный вид, но, видимо, не слишком успешно. Поскольку Флавиан с сочувствующей улыбкой заявил:
- Не надо так нервничать, Кристофер. Роды – естественный процесс.
Он тогда только фыркнул, не удостоив Флавиана ответом, но перестать нервничать не мог. И чувствовать себя до отвращения беспомощным. А еще он никогда не думал, что это длится так долго.
К тому времени, когда из палаты, наконец, появилась акушерка, Кристофер успел передумать обо всем, что могло пойти не так. И едва подавил желание броситься ей навстречу. Вместо этого он встал с показным спокойствием, послав акушерке вопросительный взгляд.
- У вас дочь, господин Крестоманси, - сообщила она, широко улыбаясь. – Мать и ребенок чувствуют себя прекрасно.
Кристофер выдохнул, бросив попытки казаться невозмутимым, и в свою очередь улыбнулся. Дочь. Все страхи немедленно забылись, сменившись сияющей радостью.
***
Роджер завороженно наблюдал за медленно крутившимися над его колыбелью игрушками, время от времени пытаясь их схватить. Джулия рисовала на громадном листе, разложенном прямо на полу, попутно перемазав краской и себя, и помогавшую ей Милли. И была этим бесконечно довольна.
Кристофер наблюдал за этой картиной от дверей. Он наконец-то закончил со всеми не терпящими отлагательства делами и мог позволить себе небольшой перерыв.
Первой его заметила Джулия.
- Папочка! – радостно заулыбалась она и, поднявшись, потопала к нему со всей скоростью, на которую были способны ее маленькие ножки.
Кристофер поднял ее на руки, поцеловав в черноволосую макушку, не обращая внимания на то, что измазанная в краске Джулия перепачкала его прекрасный костюм. Милли фыркнула и тихонько заметила:
- Если бы я такое сделала с твоим костюмом, ты бы неделю сводил меня с ума своими жалобами.
Кристофер только улыбнулся, проигнорировав ее подначку (однако развеселив ее этим еще больше) и подошел к колыбели поздороваться с Роджером. Тот весело загулил что-то на своем младенческом языке и потянулся к нему, а Джулия, по-прежнему сидевшая у Кристофера на руках, показала брату язык. Едва сдержав желание расхохотаться, Кристофер строго посмотрел на нее, и Джулия надулась:
- Больше не буду, - не то, чтобы сильно раскаиваясь, но не желая навлекать на себя его неудовольствие.
Милли тихонько засмеялась, покачав головой. В ее глазах так и читалось: «Вся в тебя». Всегда ненавидевший чувство беспомощности, Кристофер когда-то и не подозревал, что оно может быть иным. Когда сердце замирает не от страха за дорого человека, а от непередаваемого ощущения, что два крошечных ребенка крепко держат его в своих руках.
***
За окном совсем стемнело, и сад, при свете дня представлявший собой живописное зрелище, сейчас выглядел лишь неясными тенями. Кристофер стоял возле окна в своем кабинете, задумчиво глядя в него, но ничего не видя на самом деле. Мягкие почти неслышные шаги отвлекли его от невеселых мыслей, заставив невольно улыбнуться, когда Милли обняла его сзади, прижавшись щекой к спине.
- Что тебя беспокоит, дорогой? – спросила она.
Кристофер развернулся, чтобы видеть ее лицо и в свою очередь заключив ее в объятия.
- Эрик, - ответил он.
Милли вздохнула. По выражению ее лица Кристофер понял, что именно это она и предполагала с самого начала. И когда она вопросительно посмотрела на него, ожидая более подробных объяснений, он продолжил:
- Он слишком покорен по отношению к Гвендолен. Оно понятно, конечно – она единственная его семья. Но любовь к сестре делает его слепым. Эрик упорно не видит – или не хочет видеть, – насколько она дурной человек. Боюсь, ее влияние рано или поздно развратит его. Но и избавиться от нее я не могу – сейчас Эрик не способен понять, что это для его же блага, - немного помолчав, Кристофер добавил: - Иногда мне хочется просто прямо сказать ему обо всем: о его девяти жизнях и о том, как Гвендолен бессовестно пользуется его силами. Но, боюсь, подобное откровение вызовет у него слишком острую реакцию – опасную в первую очередь для него самого.
- Поэтому надо подводить его к этой мысли постепенно, - согласилась Милли.
- А кроме того, - неохотно сказал Кристофер, - существует крошечная вероятность, что Эрик не тот, кем кажется, и действует заодно с Гвендолен сознательно.
Он не стал добавлять: «И я не знаю, что делать», - но Милли прекрасно его поняла. Покачав головой, она сурово заметила:
- Для начала, будь с ним поласковей.
Кристофер хмыкнул, но кивнул. Пожалуй, стоит предоставить Милли установление контакта с Эриком – у нее всегда лучше получались такие вещи.
***
Настоящее осознание смерти Габриэля пришло к Кристоферу только поздно вечером, когда он уже собирался ложиться спать. И осознание это, кроме печали, принесло странное ощущение… незащищенности.
Не то чтобы Кристофер прежде не встречался со смертью. С его работой она была его постоянной спутницей. Да и Габриэль был очень стар, и его смерти не сегодня завтра ждали давно. И всё же именно эта смерть заставляла Кристофера – самого могущественного кудесника в родственных мирах – чувствовать себя внезапно оставшимся в одиночестве маленьким мальчиком. Наверное, так бывает, когда теряешь родителей.
Если бы кто-нибудь сказал Кристоферу, когда он впервые попал в Замок Крестоманси, что в итоге он привяжется к строгому суровому старику Габриэлю де Витту, он счел бы такого человека сумасшедшим. Тем не менее, вопреки бурным скандалам, которые Кристофер устраивал подростком, отстаивая право на собственное мнение, он искренне уважал и любил наставника. Пожалуй, даже больше, чем родителей. И его уход оставил в душе немалую пустоту.
Когда Милли вышла из ванной, ей достаточно было лишь одного взгляда, чтобы всё понять. Ничего не спрашивая, она просто крепко обняла Кристофера, без слов передавая ему ощущение: «Я с тобой, милый. И всегда буду с тобой». И пустота не то чтобы совсем исчезла, но стала почти незаметной.
@темы:
Паззлы,
творчество,
Миры Крестоманси,
Диана Уинн Джонс,
фанфики