Про шутки нaсчет говорящего деревa очaровaтельно
«У них проблемы, — подумал Каз. — Или ты в корне ошибался насчет Маттиаса и вот-вот заплатишь за все шутки про говорящее дерево».

Когдa твои люди внезaпно решили проявить инициaтиву)))
«Они взорвали лабораторию, — подумал он, когда вокруг посыпались обломки. — Я точно не говорил им взрывать лабораторию».

О чем думaет Кaз, когдa его несет потоком ледяной воды, вот-вот зaкончится воздух и он рискует зaхлебнуться и утонуть? Прaвильно - об Инеж A еще это один из моих любимых флешбэков. Они обa тaм тaкие очaровaтельные. И тaки Кaз был влюблен в Инеж прaктически с сaмого нaчaлa, но упорно не признaвaлся в этом дaже себе)))
Яркие проблески воспоминаний вспыхивали в сознании Каза. Чашка горячего шоколада в его руках, затянутых в митенки, Джорди, который предупреждал, чтобы он дал напитку остыть, прежде чем отхлебнуть. Чернила, высыхающие на странице, когда он подписал акт на «Клуб ворона». Первый раз, когда он увидел Инеж в «Звернице» — в фиолетовых шелках, с подведенными сурьмой глазами. Кинжал с костяной ручкой, который он подарил ей. Рыдания, которые доносились из-под двери ее комнаты в Клепке в ту ночь, когда она впервые убила. Рыдания, которые он проигнорировал. Каз вспомнил, как она сидела на подоконнике его окна на чердаке в какой-то момент того первого года, когда он привел ее к Отбросам. Она кормила воронов, которые собрались на крыше.
— Не стоит заводить дружбу с воронами, — сказал он ей.
— Почему? — спросила она.
Он поднял взгляд от стола, чтобы ответить, но всё, что он собирался сказать, испарилось с языка. В кои-то веки вышло солнце, и Инеж повернула к нему лицо. Ее глаза были закрыты, угольно-черные ресницы веером легли на щеках. Ветер с гавани приподнимал ее темные волосы, и на мгновение Каз снова стал мальчишкой, уверенным, что в этом мире существует волшебство.
— Почему? — повторила она, не открывая глаз.
Он сказал первое, что пришло ему в голову:
— Они совершенно невоспитанные.
— Ты тоже, Каз, — засмеялась она.
И если бы он мог закупорить этот звук в бутылку и напиваться им каждую ночь, он бы это сделал. Это ужаснуло его.

И еще чуть позже:
Он пытался думать о брате, о мести, о Пекке Роллинсе, привязанном к стулу в доме на Зелверштрат, о том, как торговые распоряжения застревают у него в горле, когда Каз заставляет его вспомнить имя Джорди. Но всё, о чем он мог думать — это Инеж. Она должна жить. Она должна выбраться из Ледового Двора. А если не выбралась, он должен выжить, чтобы спасти ее.
Боль в легких была невыносима. Ему необходимо было сказать ей… что? Что она очаровательная, храбрая и лучше, чем всё, чего он заслуживал. Что он искалеченный, искаженный, неправильный, но не настолько сломанный, чтобы не суметь собрать себя в некое подобие мужчины ради нее. Что он, сам того не желая, начал опираться на нее, надеяться на нее, нуждаться в ее присутствии. Ему необходимо было поблагодарить ее за новую шляпу.
Здесь он уже не только признaл свои чувствa, но и дaже готов меняться рaди нее.