
Нина зарылась лицом в шерстяной воротник пальто и сказала:
— Хотела бы я, чтобы ты могла видеть то, что вижу я. Я слышу каждое тело на этом корабле, бегущую по их венам кровь. Я слышу, как меняется дыхание Каза, когда он смотрит на тебя.
— Ты… слышишь?
— Оно прерывается каждый раз, словно он никогда прежде тебя не видел.
Обидно, что Инеж опять не поверила и тут же сменила тему. Или она боится поверить в чувства Каза?
И сопротивляется до последнего:
Инеж не хотела, чтобы ее волновало, что думает Каз, но ее волновало.
Вот это вот безумно грустно, потому что Инеж есть, о чем мечтать, к чему стремиться. У Каза нет ничего:
Она была разлучена с ними почти три года. Насколько они изменились? Будет ли она снова их дочерью? Возможно, не сразу. Но Инеж хотела сидеть с отцом на ступенях фургона и есть фрукты с деревьев. Хотела видеть, как мать стряхивает мел с ладоней перед тем, как готовить ужин. Хотела высоких южных трав и широкого неба над горами Сикурзой. Нечто, в чем она нуждалась, ждало ее там. В чем нуждался Каз?
Со стороны Каза это практически признание в любви:
Инеж повернулась уходить. Каз схватил ее руку, удерживая на перилах. Он не смотрел на Инеж.
— Останься, — произнес он грубым как камень голосом. — Останься в Кеттердаме. Останься со мной.
Вот это было жестоко:
— Как ты будешь со мной? — повторила она. — Полностью одетый, в перчатках, отвернувшись, чтобы наши губы никогда не соприкоснулись?
Правда, Инеж в данный момент не знает, насколько жестоко, и в общем-то ее можно понять. Но всё равно жестоко. Сразу одной фразой убила в нем всю надежду.